Активны на рубеже веков различные формы символизма в графике. Единого пластического языка это течение, однако, не имеет. С одной стороны, в нем сильна литературная, аллегорическая образность — смесь эротики с демонизмом в офортах бельгийца Ф. Ропса; торжествующие скелеты у его соотечественника Дж.
Эн- сора, олицетворения страстей и скорби в графике немца М. Клингера и норвежца Э. Мунка, томительные абсурдистские кошмары француза О. Редона. С другой же стороны, символисты ищут способы чисто графически, вне сюжета, передавать душевное напряжение, томление духа: как бы светящиеся из черноты фона, вылепленные тончайшими переходами зернисто-серых тонов скорбные лица-маски литографий Э. Карьера, таинственная, мерцающая светотень О. Редона; неуловимые деформации и диспропорции в
офортах Дж. Энсора; наконец, обобщенная и почти болезненно обостренная пластика Э. Мунка, прокладывающая путь к нарождающемуся в начале XX в. экспрессионизму.
Русская графика середины и второй половины XIX в. шла в основном общими с Европой путями, оставаясь притом на ролях искусства второстепенного и служебного, более или менее прикладного. Она имела великолепных мастеров рисунка — от К. А. Брюллова и П. А. Федотова до И. Е. Репина, но почти не знала крупных художников, для которых бы имела самостоятельное творческое значение. Рисунок оставался интимной лабораторией живописца, средством накопления впечатлений и формирования образов, а печатная графика — виды городов, портрет, жанрово-сатирический, нередко полулубочный эстамп, не выходили далеко из своей информационно-документальной или развлекательной бытовой роли.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.