Культура античности. Часть вторая

Обратимся к действующим лицам. Комедия «Не было ни гроша, да вдруг алтын» скорее комедия «характеров», чем «нравов», и мы cpasy обращаем внимание на условность ее построения, несмотря на всю глубокую жизненность, которую сумел придать.действию наш изумительный драматург. Главный и живо очерченный характер — Крутицкий, «скупой». Но если он и представляет собой наиболее интересное лицо пьесы, то все-таки главными действующими лицами являются, с одной стороны, Настя и Баклушин, с другой — Елеся и Лариса: две пары любовников, ия которых вторая как бы пародия на первую. Это тоже издавна применяемый в комедии прием, но сейчас мы не будем на нем останавливаться. Остановимся на первой паре. Молодой человек — adulescens греко-римской комедии — выводятся, как правило, влюбленным, но лишенным средств добиться обладания предметом своей любви (ср., например, Калидора в «Псевдоле» Плавта). В таком же положении находится и Баклушин — «первый любовник» (д. 5, явл. 7). Положение безвыходное, такое же безвыходное, как н у неимущего юноши в комедии Плавта, но там дело все-такя проще. У влюбленного всегда есть раб, который всякими плутнями ухитряется достать нужную сумму своему молодому хозяину. Но у Баклушина нет слуги, который мог бы играть роль фактотума-раба античной комедии, и влюбленный предоставлен самому себе. Но он й не беспомощен в такой степени, как «adulescens», и не охвачен безудержным желанием овладеть своей возлюбленной. Он рассуждает здраво, отказывается от своей любви и ищет богатой невесты, чтоб поправить свои дела. «Хорошо же вы меня любите»,— говорит ему Настя. «Вас то я люблю очень»,— отвечает он. «А себя больше?» «Немного больше» (д. 2, явл. 9). Баклушин
рассуждает я действует самостоятельно. Один рае только прибегает он к чужой помощи и на этой маленькой подробности нельзя не остановиться* так как era подробность приводит нас к очень древнему мотиву комедии — мотиву письма, который так широко н разнообразно использован в комедии нового времени, где исконное любовное письмо иной раз совершенно теряет свой первоначальный характер н превращается в записку городничего о завтраке и других предметах самого практического свойства. В Риме этот мотив глубоко проник в литературу и дошел до апогея в «Ге-рондах» Овидия, а проникнув в «варварские» страны, дал целый ряд романов в письмах, вроде «любовь Элизы и Армана иль переписка двух семей» н т. п. У Островского этот мотив проходит почти незаметно, однако способствует дальнейшему развитию действия и, таким образом, вполне оправдывается художественно. Замечу еще, что экономия действия при этом нимало не нарушается и не вводится отвлекающей от действия сцены чтения письма, как, например, в том же «Псевдоде» Плавта, где письмо читается и комментируется, играя роль пролога ко всей комедии.